ОСНОВНОЙ ВОПРОС ПЕДАГОГИКИ: НАУКА ИЛИ ИСКУССТВО?

Все мы, педагоги-музыканты, с ностальгией вспоминаем недавнее про­шлое: перед нашим мысленным взором разворачивается идиллическая кар­тина, рисующая стайку взволнованных девочек с бантами и еще более взвол­нованных бабушек под окнами нашей музыкальной школы. «Примут-не примут», — волнуются они. «Удастся ли поступить на фортепиано? Ведь конкурс очень большой. Если нет, то придется идти на скрипку или виолончель, а на рояле учиться по минимуму. Может, потом переведемся», — вздыхают они, наполняя сердце директора школы законной гордостью.

Увы, подобные воспоминания уже успели превратиться в сладкий сон, уступивший место суровой действительности. Во многих школах о конкурсе за­бы­ли думать, с трудом «выполняя план» и приглашая всех желающих. Стрем­ление родителей тдать всех девочек и даже некоторых мальчиков «на музыку» уступило место другим, быть может, не менее благородным намере­ниям обучить их балету, фехтованию, гимнастике, фигурному ката­нию и, конечно же, английскому языку. «Зачем моей дочери Ваша музыка? – то и дело слышишь из уст особо практичных мам. – Если отдать ее на хорео­графию, так хоть осанка будет хорошая. Спорт воспитывает характер, учит преодолевать препятствия и воспринимать неудачи как стимул к даль­нейшему росту. Ну а про английский и спорить нечего. Как говорят сами англичане, it’s a must, то есть необходимость, которую не обсуждают».

Возражая родителям-прагматикам, мы взываем ко многому: к традициям, которые нехорошо нарушать, к развитию эстетического вкуса и эмоцио­наль­ной отзывчивости, которые непременно принесет музыка, к отвлечению от мерзких соблазнов улицы и полезному применению свободного времени, и, наконец, к светской привлекательности барышни, играющей на рояле, скрип­ке или арфе. Даже на гитаре, в конце концов. Последний аргумент звучит вполне убедительно: как признавался Дюк Эллингтон, выдающийся мастер джаза, последней каплей, склонившей часу весов в пользу музыки, была его неизменная популярность у девушек, которые, заслышав звуки рояля, спеши­ли продемонстрировать пианисту свою симпатию.

Готовясь подробнее изучить нашу аргументацию в пользу музыкальных занятий, нельзя не вспомнить более отдаленное прошлое, когда музыкальное образование занимало свое почетное место рядом с арифметикой, геомет­ри­ей, рито­рикой и прочими свободными искусствами. В Средние века музыка была такой же неотъемлемой частью воспитания и обучения как ла­тынь и начала точных наук. И здесь она была наследницей греческой антич­ности, когда образование юноши нельзя было помыслить без владения игрой на кифаре, авлосе и лире. Спорт и грамматика от такого соседства вовсе не страдали, а напротив, только выигрывали. В Европе и России времен Просве­щения и романтизма, в XVIII и XIX столетии, эти старинные традиции горячо поддержали: все благородные дамы и кавалеры владели игрой на музыкальных инструментах и навыками пения.

Почему столь большое внимание в образовании дворянской молодежи от­да­вали искусству? И нельзя ли было за счет того, чтобы исключить его, как это предлагают сделать сегодня, усилить внимание к языкам и точным наукам? Ведь и тогда благородные мужи видели продолжение своей карьеры от­нюдь не в оркестрах или на оперной сцене, но в армии и на государ­ствен­ной службе. К чему же тогда было терять время, бренча на фортепиано и напевая романсы, когда можно было зубрить спряжения немецких и фран­цуз­ских глаголов и решать математические задачи? И зачем уделять столь большое внимание искусству, когда в дальнейшей жизни и карьере оно не сыграет существенной роли? Нетрудно дога­дать­ся, что совре­менная система образования ищет ответы на те же вопросы, только отве­ты эти, судя по всему, коренным образом отличаются от тех, что давали в прошлом.

В самом деле, насколько известно из истории, система образования «с гуманитарно-эстетическим уклоном» отнюдь не помешала Галилео Галилею, Исааку Ньютону или Рене Декарту стать великими мыслителями, мате­ма­ти­ками и физиками. Михайло Ломоносов, постигший начала естественных наук отнюдь не в детском возрасте, никуда не опоздал. Но это редкие гении, ко­то­рые и тогда и теперь очень многое могут освоить самостоятельно. Так неуже­ли педагоги про­шлого все-таки заблуждались, и куда лучше было бы сразу обратить вни­ма­ние на «полезные» занятия, не тратя время попусту? Такого рода сомнения все более овладевали умами по мере развития механики и тех­ники: изумившись успехам точных наук, которые дали миру телефоны, теле­визоры, самолеты, ракеты и даже компьютеры, учителя ХХ века с легкостью предали прежних богов и отдали пальму первенства физике, химии, биологии и царице их математике. Даже владение родным языком перестало считаться таким уж важным, когда ошибки можно исправить на компьютере, а навыки письменной речи ограничить щебетанием в Твиттере.

Так кто же прав: педагогика многих веков и тысячелетий, которая наста­ивала на необхо­димости гуманитарного и эстетического воспитания для всех, в особенности же для тех, кто станет элитой общества, или педагогика по­след­­него столетия, с легкостью необыкновенной бросившаяся в объятия точ­ного знания? Ответ, судя по всему, готова дать сегодняшняя экономика: осо­знав и увидев новое направление общественного развития, набрав­шее силу со второй половины ХХ века, современная педагогика вот-вот готова вернуться «на круги своя» и отказаться от технократического уклона, взятого ею в последние десятилетия.

КРЕАТИВНАЯ ИНДУСТРИЯ И НОВЫЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНЫЕ ПРИОРИТЕТЫ

Так что же произошло? Ведь на протяжении ХХ века благодаря всеобщему техническому образо­ванию удалось воспитать целую армию квалифи­цированных рабочих и техников, а также инженеров средней руки и ученых-ремесленников. Сотни тысяч эксплуатационников готовы произ­­водить, чи­нить и настраивать многочисленные машины, приспособ­ле­ния и устрой­ства. Некоторое время назад еще казалось, что эксплуата­ционники-ис­пол­­ни­тели, воспитанные современной системой образования, весь­ма дале­кой от искус­ства, еще долго будут передовым классом и двига­телем прогресса. Однако совсем недавно человечество преподнесло самому себе большой сюр­­приз в виде наступления постиндустриальной эры или эпо­хи ин­фор­ма­ции. Передо­вым отрядом общества стал так называемый «креативный класс», взра­­щен­ный и вызванный к жизни новой «креативной ин­дуст­рией». Уже не «за­во­ды, газеты и пароходы» являются ныне знаменем движения вперед, а нечто иное, о чем написана нашумевшая книга Ричарда Флориды «Креативный класс: люди, которые меняют будущее».

Вот на что обращает внимание автор этой книги: «Креативные или твор­чес­кие индустрии (creative industries) – ключевой сектор современной эконо­мики. К ним относят кино, музыку, изобразительные искусства, испол­ни­тель­ские искусства, галерейный бизнес, моду, издательское дело, рекламу, ди­зайн, архитектуру, компьютерные технологии и т.п.». Нетрудно догадаться, что все вышеперечисленное и претендующее на роль передовых от­рас­лей эко­но­мики, обращено к человеку и стремится повлиять на него, фор­ми­руя его вкусы, привычки и потребности. Как бы варьируя мысль Ричарда Фло­риды и откликаясь на нее, английский премьер Гордон Браун заметил: «Познакомившись с последними статистическими данными, я обратил вни­мание на то, что уже не аэрокосмическая отрасль или кораблестроение ведут за собой нашу экономику, а музыка, кино и дизайн одежды».

«Индустрия влияния» – вот как можно было бы назвать эти недавно набравшие силу отрасли. Если в прошлом победителем был тот, кто сумел про­из­вес­ти нечто нуж­ное и востребованное, то сегодня им становится тот, кто сумел убедить общество сделать выбор в свою пользу; тот, кто сумел создать новые потребности и удовлетворить их. Сегодня успешен тот, кто смог не сделать, а продать; не изготовить вещь, а завладев умами, заставить общество ждать ее появления и смести с прилавков; не умножать уже известное, а дать нечто новое, способное заин­те­ресовать и увлечь. Сегодня правят бал не те, кто производит и штам­пует, а те, кто изобретает и созидает все, что способно стать инструментом воздей­ствия на людей через общение, будь то сред­ства свя­зи, социальные сети или мод­ные тренды в музыке, кино и дизайне. Ин­дуст­рия воздействия на умы, ин­дуст­рия убеждения от теле­видения до компью­­терных игр набирает обо­роты. Иными словами, те, кто может и умеет заста­вить нас смеяться и пла­кать, радоваться и сопереживать, желать и не желать сегодня востребо­ваны как никогда. Кто же эти счастлив­чики? На этот вопрос с цифрами в руках отвечает Ричард Флорида: «Число ученых и инже­неров за полстолетия выросло на 450% — с 1950 по 2000 год оно увеличилось с 400 до 1800 человек на 100000 населения. Рост числа людей, работающих в области культуры и художественного творчества за тот же период вырос на 375%». Для крат­кости мы можем назвать их всех творцами, творческими личностями или обла­да­телями копирайта. Именно они, созидатели нового в науке, техно­ло­гиях, искусстве и рекламе претен­дуют сегод­ня на самые лакомые кус­­ки об­щест­венного пирога.  Причем, лю­дям искусства здесь принадлежит первое сло­во: они определяют, что, как и зачем будет преподнесено обществу, то есть содержание информации, ее сущ­ность. Люди науки обеспечивают сред­ства распро­стра­нения этой инфор­ма­ции, совершен­ствуя их, будь то мобиль­ные устройства или способы форми­рования ин­тер­нет-сообществ, инстру­менты записи и фиксации инфор­ма­ции или средства ее трансляции. И пока кон­сер­вативная и громоздкая по самой своей природе система образо­вания плетется в хвосте у прогресса, пытаясь следовать инер­ции прошлого, новые или хорошо забытые старые идеи будят педагоги­чес­кую мысль.

Первыми устремились навстречу новому специалисты ЮНЕСКО. Нелишне напомнить, что ЮНЕСКО в переводе означает «отдел организации объединенных наций по образованию, науке и культуре». С трибуны конгресса ЮНЕСКО «Искус­ство в образо­вании», собравшемся в Лиссабоне в 2006 году, прозвучала назревшая мысль: «Искусство – не довесок и не поме­ха образовательному процессу, а его двигатель, катализатор и локомотив. Без художественного образования вся­кое иное образование неполно, поло­вин­чато и неэффективно». Обратившись к примеру передовых стран, идущих впе­реди всей планеты по конкуренто­спо­соб­ности, поклонники художест­венного образования для всех сумели до­ка­зать, что успехи Финляндии, Япо­нии или Южной Кореи прямо связаны с доступом детей и подростков к ис­кусству, которое обеспечивает государство. Так, в той же Фин­лян­дии на про­тя­­жении многих лет налоги от шоу-бизнеса направляются на всеобщее музы­кальное образование, чтобы каждый мог нау­читься играть на музы­каль­ном инструменте без удара по семейному бюд­жету. Осознав безус­лов­­ный при­о­ритет эстетического воспитания, финское общество всеми силами под­дер­живало педагогов-музыкантов и других служителей муз: даже в кризис­ные годы, когда безработица в среднем по стране достигала 17%, сре­ди учителей музы­ки безработных не было.

В Японии и Южной Корее не только не ограничивают долю искусств в школьной программе, но по воз­мож­ности усиливают их влияние на подрас­тающее поколение за счет мно­жества внеклассных художественных занятий. Посещения музеев всем клас­сом, перформансы и прочие реакции на уви­денное в тех же самых залах под руководством учителя, занятия в школьном оркестре или хоре после уроков давно стали естественной нормой в обра­зовательных системах «азиатских тиг­ров». Заслушав множество докладов, лиссабонский конг­ресс сделал вывод о том, что дальновидные государства нара­­щивают свой «че­­ло­­ве­ческий капи­тал», умножая и активизируя худо­жест­венное обра­зо­ва­ние и готовясь к наступ­лению века информации и креа­тив­ной индустрии; недальновидные государства, преследующие лишь сию­ми­нутные выгоды, уре­за­ют долю искусств в школьной программе, не заду­мываясь о послед­ствиях.

Следующий конгресс ЮНЕСКО в Сеуле, посвя­щенный искусству и об­ра­зованию и прошедший в 2010 году, лишь усилил наметившуюся тенден­цию «реабилитации» ис­кус­­ства и его внедрения во всеобщую образова­тель­ную практику. Профессора Мичиганского университета Мэри и Роберт Берн­стайны представили резуль­таты своего исследования, где они пытались уви­деть составляющие успеха Нобелевских лауреатов в науке, литературе и поли­тике за последние сто лет. Что же объединило этих столь разных людей, признанных в столь различных облас­тях деятельности? Нетрудно догадаться, что это было полученное в дет­ские годы художественное образование и любительские занятия искус­ством на протяжении всей жизни. Все властители дум, признанные Нобелевским ко­ми­­тетом, были страстными и последовательными любителями ис­кусств, причем не только в роли слуша­телей и зрителей, но и в роли творцов. При­чем, музыкантов среди них ока­залось непропорционально много во главе со скрипачом-любителем Альбер­том Эйнштейном. Черновой вывод из приве­ден­ных авторами доклада данных напрашивается сам собой и совпадает с опы­том стран-лидеров: «Художест­венное образование вообще, и музы­каль­ное в частности, является сильней­шим катализатором и стиму­лятором умст­вен­ной деятельности, к чему бы эта деятельность ни относилась – к науке, политике или литера­туре».

Теперь дело за малым: доказать обществу с помощью последо­ва­тель­ной и научно обоснованной рекламной кампании, что без художест­вен­ного, и преж­­­де всего, музыкального образования как «без воды» – «и ни туды и ни сюды». Слоган для педагогов-музыкантов в связи с этим легко сформу­лиро­вать, и хотелось бы, чтобы они приняли его без возмущения и сожа­ления, а напротив, с энтузиазмом. Итак: «Учиться музыке не для того, чтобы быть музыкантом, а чтобы быть лучшим в любой профессии».

МУЗЫКАЛЬНОЕ ОБРАЗОВАНИЕ – ПИТАТЕЛЬНАЯ СРЕДА ДЛЯ МОЗГА И ГАРАНТИЯ ЖИЗНЕННОГО УСПЕХА

МУЗЫКА И ТВОРЧЕСТВО; МУЗЫКА И МАТЕМАТИКА

Начнем с того, что музыка – древнейшее из искусств. Она старше чем тотемические изображения богов, старше чем наскальные рисунки на древ­них пещерах; музыка старше чем религиозные ритуалы, что включали в себя все виды искусств сразу – и пение, и танец, и театрально-декоративные эле­менты. В отличие от музыки, все виды искусств нуждаются в дополни­тель­ном подспорье в виде инструментов и материальных объектов; даже древние религиозные ритуалы требуют определенного сценария и средств его вопло­щения. Одна лишь музыка кроме нашего собственного голоса ни в чем не нуждается; и танцы, что сопровождали древнейшие песнопения, тоже не нуж­дались ни в чем, кроме наших собственных движений. Поэтому пока другие виды искусств лишь собирались явиться на свет, музыка уже сущест­вовала, удовлетворяя потребности древнего человека в общении с богами и дру­гими людьми. Так вместе с музыкой, в теснейшем союзе с нею форми­ровался наш мозг и росли наши творческие силы. Музыка – своего рода начало начал человеческой цивилизации, древнейшая колыбель культуры, и общаясь с нею, мы припадаем к своим истокам и питаемся ими. Вот почему музыка обладает такой огромной силой воздействия на душу и ум человека, формируя его интеллект, эмоциональный мир и творческие способности.

Психологам и педагогам известен принцип обучения и воспитания, на­зы­ваемый филогенетическим. Название это происходит от понятия «фило­генез», или исторический путь развития человечества. Прочна и нераздельна связь филогенеза с другим фундаментальным понятием, называемым «онто­генез», или развитие человеческой личности от детского возраста к зрелости. В науке господствует представление о том, что онтогенез – это своего рода краткое повторение филогенеза: человек в своем развитии проходит те же ста­дии, что прошло все человечество. И эта закономерность касается всех видов деятельности и всех сторон разума: то, как человек овладевал этой дея­тель­ностью в процессе своего исторического становления, какие ступени про­шел homo sapiens на этом пути, прямо и непосредственно отражается в том, как ребенок овладевает теми же видами деятельности, через какие ста­дии проходит путь его развития. Всякому педагогу, вероятно, полезно будет время от времени вспоминать эту закономерность и опираться на нее: то, чем человечество овладело раньше, раньше должен овладеть и ученик; более позд­ние навыки, явившиеся позднее на историческом пути развития циви­ли­за­ции,  должны позднее осваиваться учащимися. Возможны ли тогда сомне­ния по поводу того, чем должны раньше заниматься младшие школь­ни­ки – наукой или искусством? Конечно, искусством, и в частности, музыкой, поскольку искусство старше науки, и музыка старше других ис­кусств, в силу чего и растущему мозгу удобнее и естественнее начинать путь своего интен­сив­ного развития, отталкиваясь от исходной точки, от корней, от на­чала начал, нежели сразу пытаться овладеть основами научного мышления, хотя бы в виде арифметики и родного языка. Если интеллектуальные навыки бу­дут преподноситься маленькому человеку одновре­менно с художест­венными и музыкальными, то учеба пойдет легче, и растущий ум будет раз­ви­ваться с меньшим напряжением.

Во второй половине ХХ века психологическая наука открыла фунда­мен­тальную закономерность: все открытия и достижения человечества, равно как и повседневная умственная деятельность требуют согласной работы двух мозговых полушарий – левого и правого. Правое полушарие заключает в себе наши творческие импульсы: фантазию, воображение и образные пред­став­ления, в том числе и пространственные. Оно более интуитивно, эмоцио­наль­но и неподвластно логике. Левое же полушарие, напротив, более разумно, ра­ци­о­нально: если правому полушарию ближе синтез, то левому – анализ. Если правое полушарие мыслит нерасчлененно-целостно и спон­танно, то левое – последовательно и системно. Творческие порывы и смутные прозрения, зародившись в правом полушарии, получают свое разви­тие и оформляются в левом, дабы предстать в понятном для других людей виде. Ядро и связи, со­став­ляющие идею, рождаются в правом полушарии, однако воплощаются по­средством одного из известных нам языков – словес­ного, музы­кального или математического – в левом полушарии. Без согласной работы и взаимо­понимания между полушариями человек и челове­чество ничего не могли бы создать и все замыслы остались бы невоплощенными.

Природным мостом между двумя полушариями является так назы­ва­емое «мозолистое тело» мозга, или по-латыни, corpus callosum. Группа уче­ных под руководством Готфрида Шлауга (Gottfried Schlaug) пришла в ходе своих исследований к простому и вместе с тем ошелом­ля­ющему вы­воду, при­­­чем, открытие это относится к совсем недавнему времени, а имен­но к середине девяностых годов. Оказалось, что совсем недолгие занятия музы­кой, например, в течение года по часу в день, приводят к радикальным изме­нениям в структуре мозга: corpus callosum ребенка увеличивается на целых 25%. Гигантский скачок, огромное преимущество! Те из нас, чье «мозолистое тело» лучше выполняет свои функции передатчика информации между пра­вым и левым полушариями мозга, имеют значительное преимущество во вся­кой творческой деятельности, ибо связь между полуша­риями, укрепляясь и разрастаясь под воздействием музыки, необходима отнюдь не только в музыке и не только в искусстве. Творчество всеохватно: более эффективная работа мозга, связанная с согласной работой обоих полушарий, дает лучшие воз­можности для выражения своих идей и творческих намерений во всем, к чему бы эти идеи и намерения ни относились. Если ребенок отдал музыке несколько лет, скажем, будучи младшим школьником, возможности его мозга неизмеримо возрастут. Это ли не аргумент в пользу всеобщего музы­кального образования!

Думая о том, что разнообразные творческие процессы должны проте­кать у занимающихся музыкой детей более гладко, нельзя забыть о волну­ющей всех родителей математике. Ведущая школьная дисциплина, обяза­тельная составляющая ЕГЭ, необходимейшая опора всякой научной дея­тельности и шире, всякого логического мышления. Оказывается, и здесь му­зы­ка приходит на помощь мозгу, пытающемуся освоить математические на­вы­ки. Не случайно многократно замечено, что среди любителей музыки, и даже любителей страстных и преданных, непропорционально велика доля ученых – математиков, физиков, изобретателей и прочей технической элиты. Музыка, как и математика – субстанция абстрактная. Подобно математике, музыка не имеет прямых аналогов в окружающем мире: она, строго говоря, не относится ни к чему вне человека и является его абсолютным и полным созданием, в котором он прямо не подражает природе. Пение птиц и шум волн, пожалуй, можно вынести за скобки, ибо доля «изобразительной музы­ки» по сравнению с остальной чрезвычайно, неизмеримо мала. Сопостав­ле­ния вели­чин, пропорции и разнообразные отношения элементов в значи­тель­ной сте­пени форми­руют и музыку и математику. И та и другая область отсы­ла­ет к иерархии, когда отношения и связи одного порядка являют собою часть, долю, аспект отношений другого, более высокого порядка. При этом один ряд  связанных между собою величин, чисел, фигур, мотивов или фраз встра­и­­ва­­ется как часть в другой ряд отношений более крупных величин, чи­сел, фи­гур, мотивов и фраз.

Чрезвычайно влиятельны и в музыке и в математике пространственные отношения. На них построена целая наука внутри математики – геометрия. Благодаря весомости пространственных отношений архитектуру в течение столетий привыкли называть «застывшей музыкой». И музыка и архитектура – суть форма, совокупность организованных частей и разделов, где значи­тельную роль играет всякого рода симметрия. Занимаясь музыкой, человек незаметно тренирует и развивает свое пространственное мышление; он по­сто­ян­но опирается на пространственные представления. Глядя на клавиатуру рояля и гриф струнных инструментов, организуя движения своих рук в соот­ношении с клавиатурой и грифом, нажимая клапаны духовых инст­ру­ментов и осваивая их расположение, двигая смычок по струнам – совершая все эти дей­ствия многократно и постоянно ребенок, ученик и вообще любой музы­кант независимо от уровня мастерства развивает свое пространственное мы­шле­ние. Более того, обучаясь нотной грамоте и пользуясь нотной за­писью, человек делает то же самое: вот его взгляд начинает движение с левого верхнего угла нотного разворота, доходит до конца листа и переносится в правый верхний угол затем, чтобы оказаться через некоторое время в правом нижнем углу. А в это время двигательный эквивалент нотного текста явля­ется на свет, давая жизнь звучанию: считывая пространственный образ, пред­ставленный точками, палочками и хвостиками на нотном стане, музы­кант обращает их в движения рук, рождающие звуковые образы. Даже дири­жер­ские жесты, побуждающие играть нотный текст определенным обра­зом, то­же суть пространственные узоры, обращаемые в звук. Как же активно долж­но раз­­ви­ваться пространственное мышление учащихся музыкантов, ес­ли оно за­дей­ствовано везде и всегда, чем бы они ни занимались, будь то игра соло или в ансамбле, игра по нотам или по слуху, черновое разучивание или кон­цертное исполнение… И рядом с пространственным мышлением, исподволь и незаметно, развиваются математические способности, которые используют те же интеллектуальные ресурсы, сходные навыки, аналогичные мысли­тель­ные операции. При одном весьма приятном условии: чтобы развивать про­странственные представления, музы­канту не нужно решать задачи, мор­ща лоб и терзаясь от собственного бессилия. Он музицирует, творит, наслаж­да­ется искусством, пока его мозг совершает столь необходимую, цен­ную, но не обременительную работу.

Нельзя не вспомнить еще один важнейший элемент, на котором стро­ится родство музыки и математики. Речь идет о трансформации, производ­нос­ти, когда из одних выражений и цепочек элементов буквально на глазах, последовательно и логично, рождаются другие выражения и цепочки эле­мен­тов, безусловно родственные, производные, являющие собою вари­анты уже сказанного, продолжающие и развивающие уже найденные связи и отно­ше­ния и строящие на них новые связи и отношения, прямо вытекающие из преж­них. В математике постоянно, будучи построенными на определенных ус­ло­виях, возникают возможные при данных условиях связи и отношения величин, чисел и математических выражений. В музыке также звуковые свя­зи и отношения рождаются из предпосланных им закономерностей и систем, или условий, отражая и воплощая эти закономерности: звукоряды, ла­ды, грамма­тические и стилистические нормы. И в музыке и в математике все по­сле­дующее вытекает из предыдущего, являя собою его трансформацию по опре­деленным правилам. В этом смысле алгебраическое и музыкальное мышление если не близнецы, то определенно – братья. И там и тут сказанное опирается на определенные грамматики, и все выражения, составленные в соот­ветствии с этими квазиязыковыми нормами, в каждой «речевой» после­довательности соотнесены с правилами, заданными в рамках именно этой последо­ва­тель­ности. Так проявляется справедливый и для матема­тики и для музыки закон производности, исключающий явления, опи­сан­ные известной пословицей «в огороде бузина, а в Киеве дядька». Так, если в му­зыкальные выражения бахов­ского толка закралось бы про­кофь­ев­ское музы­кальное «слово», то даже неискушенный слушатель заметил бы столь яв­ное нару­шение. То же и в математике: если бы уравнения, принадлежащие тео­рии игр, были бы «замусорены» уравнениями, принадлежащими теории мно­жеств, то всякий изучающий математику не мог бы не обнаружить подоб­ное несо­от­ветствие. И вновь, как и в случае с пространственным мышлением, это квази­алгебраическое мышление, это понимание отношений, построенных на транс­формации и производности, возникает в ходе музыкальных занятий спон­­танно и естественно, без решения специальных уравнений и умствен­ного напряжения.

Рассуждая о творческих навыках, об умении воплощать свои идеи и выражать их;  думая о развитии математических способностей, для которых так важно интуитивное понимание пространственных и трансформационных зако­но­мерностей, нельзя не вспомнить о музыке, о музы­кальных занятиях, которые будут прекрасной опорой для растущего мозга, позволяя заложить фундамент как для будущего творчества, так и для освоения «царицы всех наук» математики.

МУЗЫКА КАК СРЕДСТВО КОММУНИКАЦИИ: МУЗЫКА И РЕЧЬ, МУЗЫКА И СОЦИАЛЬНЫЕ НАВЫКИ

Музыка – древнейшее из искусств. Ее история ведет начало от разнооб­раз­ных ритуалов и общественных церемоний, как религиозных так и бытовых. Однако еще раньше, еще до своего рождения в качестве вида ис­кус­ства, еще до того, как человек осознал, что звуки определенной высоты можно организовать с помощью ладов, звукорядов и ритмических рисунков, существовали звуковые сигналы. Эти сигналы, которые могли напомнить то свист, то щебет, то крик, то рев или вой – все они были пра-основой музы­кального искусства, его фундаментом. Древнейший человек общался с по­мощью звуков еще тогда, когда язык и речь не существовали, и во взаимо­дей­ствии с этими звуками, похожими на шум, в нашей психике форми­ровались способности к коммуникации, способности к пониманию других людей и выражению своих чувств и намерений. То есть, психологической праосновой музыки являются древнейшие, часто нечленораздельные и гру­бые, звуковые сигналы.

Каково же было содержание этих сигналов? К чему они отсылали? Ко­неч­но, часть из них – это сообщение об опасности, призыв к бою, к защите себя и своих сородичей. Эти призывные сигналы ассоциировались со сме­лы­ми жестами вождя, за которым, повинуясь его команде, уже готовы устре­миться воины-защитники. Впоследствии, когда музыка стала искус­ством, она не утратила связь с древнейшими «формулами призыва-повеления»: музы­каль­­ное искусство и раньше и теперь служит средством единения людей, сред­ством возбуждения в их душе мужества и отваги. Вторая популярная ситуация, с которой сталкивался древний человек – это ситуация просьбы, мольбы, прошения, воззвания к более сильному, способному одарить и поддержать. Здесь в отличие от призывно-триумфальных интонаций, устрем­ленных вверх, размашистых и уверенных, господствовали нисходящие моти­вы, мягкие закругленные линии, которые ассоциировались с поклонами и другими жестами, символизирующими послушание и смирение. С ситуацией прошения психологически связана едва ли не вся лирическая музыка от сере­над и оперных арий до популярных песен о любви. Слушая музыку, мы и сегодня невольно прочитываем контекст воображаемой беседы, легко отли­чая обращенный к нам повелительный и уверенный голос от голоса проси­тельного, наполненного излияниями и сердечными признаниями. В науке эти воображаемые ситуации, в которых зашифрованы определенные отношения собеседников, говорящего и слушающего, называют коммуникативными архетипами.

Наряду с отношениями зависимости и подчиненности, будь то отно­ше­ния вождя и следующего за ним народа или отношения просящего и жалующе­гося и того сильного и способного казнить и миловать, к кому эта исповедь обращена, существуют еще и отношения равенства и свободы. Они ассоции­руются с интонациями задора и веселья, порой с комическими прыжками и ужимками, с движениями ровными и энергичными: такая атмосфера господ­ствует на праздниках, где собираются добрые знакомые, любящие вместе поиграть и повеселиться. Этот архетип, рисующие непри­нужденное дру­жеское общение, в науке называют архетипом игры: он часто наполняет собою музыку приподнятую и энергичную – хороводы, скерцо, этюды, пля­совые песни… И, наконец, последнее «общественное отношение» — это диалог с самим собой, неспешный и спокойный. Он связан с поступательным или возвратным интонированием, напоминающим движение маятника, когда мелодия, лишенная резких акцентов, плавно течет, окутанная покачи­ваю­щимся или широко развертывающимся ритмом. Задумчивое и созерца­тель­ное умонастроение, свойственное этому архетипу медитации, во мно­жест­ве встречается в музыке молитвенной и религиозной, в музыке прелюдий, колы­бель­ных и гимнов, рисующей философские раздумья или углубленную сосредоточенность.

Музыкальное искусство с древнейших времен опирается на коммуни­ка­тивные архетипы: нет и не может быть музыкального высказы­ва­ния, сквозь которое нельзя было бы расшифровать отношения «говорящего и слуша­юще­го», представить атмосферу и настроение, сопутствующее их общению. Ес­тест­­венно, что учащиеся-музыканты любого возраста и уровня мастерства в своем воображении постоянно общаются посредством музыки. Не умея назвать по имени коммуникативные архетипы, они учатся их различать, ис­пол­няя то музыку призывную и воинственную, то музыку задумчивую. и плавную. На протяжении нескольких лет обучения они знакомятся с разными персонажами, характер и манера общения которых связана с определенными музыкальными стилями: с философски умудренным Бахом, галантно-ожив­ленным Моцартом, сентиментально-чувствительным Чайковским или резко­ватым, наступательным Прокофьевым. Можно сказать, что музыка как искусство общения звуком соответствующим образом настраивает «комму­никативный аппарат» учащихся: они овладевают навыками «эмоционального слышания». Более того, психологические эксперименты подтверждают связь музыкальности с так называемым EQ, или эмоциональным интеллектом: чем более музыкален человек, чем шире его музыкальный опыт, тем легче ему дается распознавание настроений и эмоциональных состояний других людей, тем точнее он способен различать эти состояния и адекватно реагировать на них. В основе же этой повышенной чуткости и отзывчивости лежит распоз­на­вание коммуникативных архетипов, наиболее фундаментальных знаков-сигналов, с помощью которых люди общались еще в глубокой древности, когда ни музыка ни тем более словесная речь еще не сущест­вовала.

Различение и воспроизведение звуковых сигналов стояло у истоков не только человеческого общения, но и общения более древних видов. В мозгу обезьян, крыс и других животных ученые обнаруживают специализи­рован­ные зоны, настроенные на то, чтобы издавать и осмысленно воспринимать звуковые сигналы. Общение посредством звука – это одно из основных фундаментальных свойств живой материи, наиболее совершенным проявле­нием которого являются музыка и человеческая речь. Антропологические исследования подтверждают более раннее по сравнению с речью происхож­дение музыки: те отделы мозга, преимущественно левополушарные, которые отвечали за восприятие звуковых сигналов, в дальнейшем стали опорой для формирования речевого мышления. Эти отделы мозга породили сначала ос­мыс­ленные сигналы, затем пение с текстом, когда ранние образцы речи напо­минали мелодекламацию, и лишь через века и эпохи эта мелодекла­мация, это полупение-полуговорение превратилось в членораздельную речь.

Таким образом, человеческая речь берет свое начало еще от пра-музы­ки, от коммуникативных сигналов древности и через переходные формы по­лу­пения-полуречи достигает речи современного типа, опирающейся на язы­ковые нормы. Музыкальное мышление является предком речевого, его фун­да­ментом и предшественником: вот почему речь так интенсивно развивается под воздействием музыкальных занятий – ведь они используют близкие моз­говые области, рядом лежащие отделы мозга, представляющие собой психо-физиологическую опору обоих видов деятельности, как речевой так и музы­кальной. В качестве примеров можно привести известные эксперименты, подтверждающие психологическое родство музыкальных и речевых навыков.

Так, в 1984 году появилась публикация, где говорилось о больном после инсульта, которому удалось восстановить речь посредством пения: не будучи в состоянии говорить, этот пациент интуитивно начал насвистывать, посвя­тив этому занятию несколько недель. После этого у него возникла потребность в пении с текстом, хотя слова он произносил весьма неуверенно и часто путался. Однако преодолев и этот этап, пациент заговорил, поддер­живая этот вновь появившийся навык с помощью свиста и пения в тече­ние многих месяцев, пока наконец его речь не отделилась полностью от музыки и не восстановилась в полной мере. Этот пример в свое время произвел боль­шое впечатление на медицинское сообщество, лишний раз доказывая спра­вед­ливость данных антропологии о том, что музыка в древние времена пред­шест­вовала речи, и в случае ее нарушения «возврат к корням» должен произ­вести свое благотворное действие. Собственно, этот небольшой пример демон­стри­рует весьма ярко фундаментальнейшую закономерность: онтоге­нез, или развития человека и личности, повторяет на своем пути фило­генез, или историческое развитие человечества. Нередко трудности в овладении теми или иными навыками можно преодолеть тем же способом, что открыл для себя пациент с нарушениями речи после инсульта. Следует вспомнить, какие стадии прошло становление этого навыка на историческом пути чело­ве­чест­ва и по возможности повторить этот путь, как бы пройти его еще раз от начала к концу подобно пациенту, который восстановил процесс рож­дения речи, отталкиваясь от прамузыкальных звуков и пения.

Известно также, что музыкальные занятия оказывают свое благо­твор­ное влияние на мозг достаточно скоро. В этом отношении характерен экспе­римент, проведенный китайскими учеными. Студенток университета разде­лили на две группы: первая, экспериментальная группа состояла из девушек 19 лет, которые в школьные годы занимались музыкой, но в средних классах школы, примерно в 12 лет эти занятия оставили; вторая, контрольная группа, состояла из студенток того же вуза и того же возраста, которые музыкой ни­ког­да не занимались. Обеим группам предъявили одно и то же задание по запоминанию звучания слов и их переводу с шведского языка. Первая, «му­зы­кальная» группа, справилась с заданием значительно лучше второй. Экспе­ри­ментаторы могли с удовлетворением отметить, что музыкальные занятия успели оставить свой след в сознании студенток невзирая на то, что след этот был относительно недолгим: тем, кто занимался несколько лет музыкой в детские годы, впоследствии будут гораздо легче даваться ино­стран­ные языки, да и родной язык тоже. Не случайно среди писателей так много меломанов и музыкантов-любителей: в это благородное сообщество страст­ных любителей музыки входили Толстой и Тургенев, Стендаль и Томас Манн, и множество других, не столь великих, но достойных литера­торов.

Коммуникативные навыки в самом широком значении стимулируются музыкальными занятиями: занимавшиеся музыкой долго и усердно обща­ются более успешно и адекватно, демонстрируя проницательность и гиб­кость. Что из этого следует? Музыканты часто проявляют органи­заторские способности и становятся успешными менеджерами именно благо­даря значи­тельному развитию присущих им навыков общения. Музыканту не нужно объяснять, что на самом деле имел в виду партнер по переговорам: он почув­ствует это по еле заметным модуляциям голоса, по едва уловимым жес­там и выражению лица. Ведь коммуникативная интуиция музыканта выходит дале­ко за пределы искусства звуков и распространяется на все, в чем задей­ство­ван «эмоциональный интеллект», то есть на все человеческие про­­яв­ления. Музыкант сумеет верно определить тон и стиль общения с людьми, когда нужно побудить их сделать что-либо, не связанное с прямой выгодой: осо­бен­но на начальных этапах развития любого бизнеса создание команды еди­но­мыш­ленников бывает критически важно, и здесь открытость и обаяние музыканта будут чрезвычайно уместны. Здесь нельзя не вспомнить сказан­ные в порыве откровенности слова директора Гнесинской десятилетки Миха­и­ла Хохлова: «И что мы сочувствуем тем, кто покинул нашу школу в 8 клас­се, не выдержав наших нагрузок и наших требований? Может быть, и к луч­шему. Все наши бывшие ученики поступили в самые престижные вузы – МГИМО, МГУ, Высшую школу экономики и многие другие. Сколько пом­ню, у нас никогда не было с этим проблем, и наши музыканты везде и во всем были лучшими. Как же много среди покинув­ших нашу школу ярких руково­ди­телей и успешных менеджеров! В чем? Да во всем, от строительства до финансов. Жаль, что наивные мамаши так переживают, что не поступят их дети в консерваторию. Может быть, судьба приготовила им что-нибудь получше»…

Оглядываясь на опыт специальных музыкальных школ, да и обычных, конечно, нельзя не подчеркнуть, что благодаря опыту общения, который дает музыка, благодаря тому, что она активизирует мозговые центры речи, уча­щийся-музыкант никогда не столкнется с проблемами в общении: человек му­зы­кальный – это непременно человек, прекрасно владеющий навыками ком­му­никации и готовый к взаимодействию с другими людьми. Это ли не утешительная новость для тех, кто решился отдать несколько лет музы­кальным занятиям? Скорее всего учащиеся-музыканты не станут разорять своих родителей на репетиторов по русскому языку и иностранным языкам: соот­ветствующие разделы ЕГЭ бу­дут удаваться учащимся-музыкантам легко и свободно, не говоря уже об их бу­ду­щих успехах во всем, что связано с обще­нием и речью.

МУЗЫКА И МНОГОКАНАЛЬНОЕ МЫШЛЕНИЕ

Музыканты мыслят полифонически, причем независимо от инстру­мента. Полифония, или многоголосие, многоканальность, охват нескольких источников, одновременное ведение нескольких независимых мыслей-линий, одновременный контроль за разнообразными событиями – все это в высшей степени свойственно музыкантам. Исполнители на струнных и духовых ин­стру­ментах, несмотря на одноголосную мелодию, которую слышит публи­ка, тем не менее мыслят полифонически: их левая и правая рука совершенно независимы, и пока левая рука скрипача исполняет голово­лом­ные пасса­жи, и движения его пальцев могут напомнить крылья бабочки в летний день, пра­вая рука плавно ведет смычок по грифу вверх и вниз. Пока руки валторниста, кларнетиста или флейтиста заняты нажатием клапанов – при этом им приходится держать руки на весу и играть на невидимой «клави­ату­ре» – в это же самое время их губы, регулируя силу нажима и активность воздушной струи, выводят мелодическую линию. О пианистах и говорить не прихо­дится: в каждой руке у них может быть не один, а несколько голосов, и даже при исполнении гамм в унисон правая и левая рука двигаются по-раз­ному.

Игра в оркестре тоже требует нешуточного умения делать несколько дел сразу: смотреть в ноты, успевая заглядывать вперед, играть, а также слу­шать соседей и пожирать глазами дирижера. Такой «сеанс одновременной иг­ры», пожалуй, мог бы поставить в затруднительное положение даже быва­лого шахматиста! Имея в виду, что сольная музыка составляет меньшую часть классического репертуара, а с учетом джаза и народной музыки и вовсе небольшую его часть, можно утверждать, что музыкант все время «играет в команде». Поэтому он вынужден соотносить свои намерения и результаты с намерениями и результатами товарищей, и, если вдруг понадобится придти на помощь, сделать это незамедлительно.

Чтение нот с листа, или, проще говоря, исполнение незнакомой музыки без подготовки, также представляет собой один из сложнейших видов чело­ве­­ческой деятельности: при игре на фортепиано необходимо не только смот­реть в ноты «с запасом», то есть заглядывая вперед, но еще и соотносить дви­же­ния обеих рук друг с другом, а также – и это, пожалуй, главное – уметь охватить мысленным взором целое и «недоиграть», пропустить какую-то часть текста, не вступая при этом в противоречие с жанром и стилем испол­няемого сочинения. Весьма заурядный для всякого музыканта навык – чтение с листа – приучает учащихся к деятельности столь многосоставной и сложной, что вряд ли что-либо иное, с чем им придется встретиться в даль­нейшем, может сравниться с чтением нот с листа…

Имея в виду многоканальность или полифоничность музыкального мы­шле­ния, не приходится удивляться той легкости, с которой музыканты справ­ляются с разного рода задачами, требующими увязывания воедино, осмыс­ления и принятия решений на основе разнообразных данных. Трагический, но внятный пример, который нынешнее поколение россиян не скоро забудет: авиакатастрофа над Боденским озером, в которой погибли российские дети, ехавшие на отдых в Испанию. Авиадиспетчер совершил фатальную ошибку, не сумев принять правильное решение на основе траектории двух летящих самолетов, что привело к их столкновению. В те печальные дни некоторые газеты с горечью писали о том, что этому горе-диспетчеру не повредило бы музыкальное образование, которого у него, увы, не было. Будь он пианистом, скрипачом или певцом, уж он сумел бы совместить в своем сознании две линии, вот-вот готовые пересечься, и вовремя предпринял бы адекватные действия.

Не только диспетчеры всех мастей и специальностей, но также финан­сис­­ты и брокеры, специалисты по торговле ценными бумагами, вынуж­дены при­­ни­мать решение на основе множественной противоречивой информации: бирже­вая сессия требует сильных аналитических способностей, напря­жен­ного внимания и умения одновременно считывать данные со своего компью­тера и большого табло в зале, а также принимать во внимание цифры и факты, извлеченные из множества документов и таб­лиц или полученные по теле­фо­ну. Музыканту, при­выкшему к полифоническому мышлению, гораздо лег­­че принять реше­ние, быстро взвесив все «за» и «против», и на основе ин­ту­­и­­­ции и скорого ана­лиза данных продать или купить акции. Известны при­меры, ког­да бывшие музыканты выигрывали конкурсы биржевых бро­керов, оста­­вив по­за­ди людей с образованием бухгалтера и экономиста.

Отрадно думать, что обу­чаясь музыке, человек приобретает привычку ду­мать одновременно о многих вещах, сопоставлять несколько разнонаправ­лен­ных линий, и анали­зи­ровать информацию, посту­­па­ющую из многих ис­точ­ников, к чему бы она ни относилась. Нет нужды доказывать, что эти цен­ные навыки приго­дятся от­нюдь не только в музицировании, но и во многих других ситу­ациях, далеких как от музыки, так и от искусства вообще.

Некоторые педагоги-музыканты видят в доказательстве необхо­ди­мос­ти музыкального образования косвенным образом, как бы «от против­ного», ед­ва ли не оскорбление. «Как можно унижать святое искусство музыки тем, что оно якобы нужно не само по себе, не ради собственной художественной цен­нос­ти, не ради внушаемых музыкой возвышенных чувств, а как бы по ка­са­­тельной, едва ли не как математика, которую, как говорил Михайло Ломо­но­­сов,  «уже затем учить следует, что она ум в порядок приводит»… Убеждать родителей дать детям музыкальное образование не ради него само­го, а для каких-либо иных «выгод и приобретений» выглядит в глазах таких педагогов едва ли не профанацией. Однако их благородное возмущение мо­жет ослабить один простой аргумент: одно не исключает другое. Утверждая, что речевое мышление и математические способности развиваются под воздействием музыки мы, во-первых, говорим правду, которая находится в пол­ном согласии с последними достижениями психологической науки; и, во-вто­рых, блестящий расцвет умственных данных учащихся-музыкантов вовсе не исключает, а напротив, стимулирует обретение ими утонченного худо­жест­­венного вкуса и любви к искусству. Ум и чувства в музыкальном обра­зовании как и в самом музыкальном искусстве слиты нераздельно: чут­кий коммуникатор, в совершенстве владеющий навыками общения, равно как и мастер хитроумных финансовых комбинаций может быть искренним ме­ло­­маном и музыкантом-любителем. Собственно, разве не к этой цели мы стре­мим­ся, воспитывая с помощью музыкальных занятий художественно об­ра­зо­ванную аудиторию?

Вместе с тем, музыкальному сообществу, вероятно, пришла пора при­своить и принять для себя это современное слово «маркетинг» или иссле­дование рынка, когда во главу угла ставятся не амбиции «продавца», но воз­зрения, чувства и даже предрассудки «покупателя». Многих родителей куда более вдохновляет информация о грядущих успехах своих детей в науках, а также в искусстве коммуникации равно как и в любом виде творчества, неже­ли абстрактные разговоры об эстетическом воспитании и красоте музициро­вания как такового. Так почему бы не воспользоваться нашими сильными сто­ро­нами и не преподнести их обществу со всей убедительностью и яс­ностью? Отдав ребенка «на музыку», все только выиграют: родителям не при­дется сомневаться в успешном будущем своих детей, какую бы дорогу они ни избрали, а педагоги-музыканты получат огромное число потенциальных любителей музыки, среди которых наверняка окажутся новые Гилельсы и Ой­страхи. Иного не дано, ибо закон больших чисел действует беспо­во­рот­но: чем больше учащихся-музыкантов выйдут на старт, тем с большей вероят­ностью среди них окажутся исключительные таланты, которые в дальнейшем станут гордостью России и продолжением ее славных традиций в музы­каль­ном искусстве. Следующей заботой музыкального сообщества станет из­люб­­ленный медицинский лозунг: «Не навреди!», чтобы ни один потен­циальный любитель музыки не отвернулся от музыкального искусства. Но это – отдельная забота и отдельная тема для раздумий и усилий всех, кому до­роги музыка и музыкальное образование. Активная агитация и пропаганда преи­му­ществ, которые они дают, станут первым шагом по дороге ребенка, под­ростка или молодого человека к храму искусства.

ЭПИЛОГ

Еще не так давно, всего лишь в позапрошлом веке, занятия музыкой  были доступны только богатым и образованным. Однако на протяжении ХХ столетия их популярность неизмеримо возросла. Не вполне, конечно, но музицирующих девочек, преиму­щественно на фортепиано, и музицирующих мальчиков, преимущественно на гитаре, стало во много раз больше чем раньше. Впрочем, до охвата всех и каждого, всех детей и подростков было по-прежнему очень далеко. Название проекта «Музыка для всех», к  реализации которого приступает Республика Саха,  заставляет задать простой вопрос: «А нужна ли всем музыка? И если да, то зачем?» Чтобы ответить на эти естественные вопросы, надо развеять некоторые популярные мифы, окружающие музыкальные занятия на протяжении многих лет.

Итак, миф первый: «Музыка лишь отнимает время, необходимое для подготовки юного ума к практической жизни. Не лучше ли потратить это время на то, что впоследствии будет хлебом насущным?».

Краткий ответ, освещающий истину: «Музыка вовсе не отнимает время, а напротив, сокращает усилия, необходимые для освоения многих земных дел, так как активизирует работу мозга и гармонизует все функции организма». Доказательством может быть то пристальное внимание, которое в успешных странах, таких как Финляндия и Япония, посвящается музыкальным занятиям. Там музицируют все; огромно количество бесплат­ных музыкальных школ, финансируемых государством. Результат: первые места финнов и японцев в рейтинге конкурентоспособности всех наций мира. К числу подобных же доказательств относится опыт воспитания элиты во всем мире от Китая до Европы; всегда и везде музыкальное образование, включающее игру на инструментах и пение, было неотъемлемой частью воспитания тех самых богатых и образованных. И сегодня опыт школ с расширенным музыкально-эстетическим циклом, где учащиеся наряду с освоением школьной программы поют в хоре, играют в оркестре и музицируют, говорит об одном: «музыкальные дети» лучше сдают ЕГЭ, легче осваивают школьную программу и в гораздо большем количестве по сравнению с обычными школами поступают в престижные вузы. И стоит ли говорить о столь возвышенных предметах, когда даже коровы, слушающие классическую музыку, увеличивают надои, и плодовые растения активно наращивают урожай, когда их овевают волны музыки Моцарта и Чайковского… Можно считать подобные утверждения лишь забавным курьезом, но на это всегда можно возразить словами Шекспира: «Есть многое на свете, друг Гораций, что и не снилось нашим мудрецам». Иными словами, не все мы пока можем объяснить, но это не мешает нам пользоваться найденными закономерностями, умножая собственное благо.

Миф второй: «Музыка – тяжкий труд. Чтобы преуспеть в ней, нужно быть «упорным и упрямым». Иначе вас ждет провал и разочарование». Краткий ответ, освещающий истину: «Музыка вовсе не требует больших усилий. Музицирование – это развлечение и радость». Каким образом? Здесь сравнение со спортом может быть очень красноречивым. Конечно, чтобы брать олимпийские высоты и бить мировые рекорды нужно чрезвычайно много и преданно тренироваться, жертвуя отдыхом, свободой и прочими увлечениями и радостями. Но такова ли обычная физкультура: зарядка по утрам, легкие пробежки трусцой, катание на лыжах по выходным или игра в футбол с дворовыми мальчишками? Ответ очевиден: лишь серьезный спорт требует самоотречения и даже предполагает риск, связанный с неизбежными травмами, в то время как физкультура лишь держит в тонусе и не дает раньше времени стать слабым и дряхлым. Музыка столь же красноречиво иллюстрирует эту закономерность: лишь серьезные и профессиональные музыкальные занятия предполагают невероятную преданность делу и отказ от кое-каких привилегий детства. Если же музыкальная карьера не планируется, то и тяжкие труды не стоят на повестке дня. Музицируйте, наслаждайтесь, развлекайтесь и отдыхайте! Ничего иного любительские занятия не предполагают. Ребенок занимается как хочет и сколько хочет, а вот чтобы он захотел, чтобы был увлечен и заинтересован… Что ж, это проблема вовсе не его и не его родителей, а преподавателей и учителей. Их энтузиазм и умение призваны зажечь в ребенке любовь к музыке – ничего другого проект «Музыка для всех» не предполагает.

И, наконец, третий популярный миф, который гласит: «Музыкальные занятия – удел избранных. Для этого нужны особые дарования, которые есть не у всех. Как говорится, только для обладателей тонкого музыкального слуха!». Краткий ответ, освещающий истину: «Нет, не нужен хороший музыкальный слух для любительских занятий музыкой. Эти занятия воистину общедоступны и не требуют выдающихся способностей». Разве мы не видели, что у племен, до сих пор живущих родовым строем, музыкальные праздники охватывают буквально всех? Одни солируют, другие подпевают, третьи пританцовывают, но участвуют все. Некоторая музыкальность дана от природы всем, и лишь высший пилотаж в музыкальном искусстве предполагает большие способности: умение наигрывать несложные мелодии и подтягивать хору не требует хорошего слуха. Более того. Недавно наука выяснила, что помимо всем известного музыкального слуха, который проявляется в пении без фальши (но следует и здесь оговориться, что это вовсе не универсальный показатель), есть и другой слух, который называют выразительным или интонационным. Этот выразительный слух более древний и связан с распознаванием эмоций и настроения, выраженных в музыке, примерно так же как слух речевой, раскрывающий нам настроение и намерения того, кто общается с нами. К тому же, слух развивается, и при постоянном соприкосновении с музыкой может придти в рабочее состояние, начав почти с нуля.

Проект «Музыка для всех» откроет путь к музицированию для целого поколения граждан Республики Саха (Якутия). Результат будет виден уже через несколько лет: повысится общий уровень культуры, дети и подростки станут более отзывчивыми и чуткими, они будут легче вписываться в коллектив, им будет проще общаться с другими людьми. Их будущее будет гарантировано новыми навыками, которые они приобретут в процессе работы по проекту: они станут более стойкими и терпеливыми, смогут легче адаптироваться к разным условиям и эффективнее работать в команде. Недавний доклад ООН о креативной экономике подтвердил то, что люди искусства знают давно: занятия художественным творчеством помогают всем нам вписаться в экономику XXI века с ее высокими требованиями к эмоциональной устойчивости и творческой инициативе.

Проект «Музыка для всех» — уникальный и крайне эффективный способ повысить качество человеческого капитала в республике. Вскоре к проекту присоединятся и другие регионы России, но честь первопроходцев будет навсегда принадлежать Республике Саха (Якутии) и ее народу. Уникальность проекта можно выразить двумя словами: «Инвестиции без риска». Удастся ли достичь всех поставленных в рамках проекта целей или только некоторых из них; будут ли результаты работы по проекту блистательными или просто достойными, в любом случае эффект от его внедрения будет только положительным и результаты исключительно полезными. Вряд ли можно где-либо кроме искусства и образования найти проекты, где отдача на единицу вложенных усилий так велика, а путь к достижению результатов просвещает и увлекает. И не получится ли так, что в Республику Саха устремятся международные эксперты, чтобы изучить ее уникальный опыт? Загадывать рано, однако вскоре, сравнивая поколение молодых с их учителями, можно будет сказать словами якутской народной поговорки: «Лучший лучшего превосходит».

Д.К. Кирнарская, проректор Российской академии музыки им. Гнесиных, доктор искусствоведения, профессор

Информация с сайта