Ректор ВШЭ Ярослав Кузьминов — о доступности высшего образования и введении к 2018 году экзаменов для профессионалов

Недавно вице-премьер Ольга Голодец заявила, что 65% россиян не нуждаются в высшем образовании, а количество людей, получающих диплом, будет уменьшаться. При этом статистические данные говорят о том, что доля высшего образования только растет, причем такая ситуация характерна не только для России. Каково качество этого образования, нужно ли останавливать процесс его роста и закрыть дорогу в вузы троечникам? На вопросы корреспондента «Известий» Наталии Беришвили ответил ректор НИУ ВШЭ Ярослав Кузьминов.

— В России последние 15 лет очень не хватает квалифицированных рабочих рук, но большинство выпускников школ пытаются поступить в вуз. С чем это связано? Ведь уровень безработицы среди людей с высшим образованием очень высок.

— Высшее образование во многих странах становится социальной нормой, Россия — не исключение. Высшее образование стало потребностью, социальным императивом для большинства наших граждан. И это большинство постоянно растет.

За ростом числа студентов стоит понятное желание людей повысить свой социально-экономический статус: обучение позволяет претендовать на большие возможности трудоустройства и более высокую оплату труда. Выпускники вузов в среднем получают значительно более высокую зарплату по сравнению с теми, кто окончил только школу. Это так называемая премия за образование. Премия за высшее образование в России превышает 60%, а вот за среднее профессиональное составляет не больше 10%. Именно поэтому люди продолжают вкладывать собственные средства в получение образования. Было бы странно предположить, что сотни тысяч людей ежегодно совершают экономически и социально ошибочный выбор.

— Наверное, дело не только в деньгах? Ваш вуз недавно проводил опрос среди родителей школьников. И при ответе на вопрос: «Если бы выпускники колледжей могли получать такую же или даже бoльшую зарплату, как и выпускники вузов, куда бы вы посоветовали поступать своему ребенку — в вуз или в колледж?», большинство респондентов выбрали ответ «вуз».

— Более образованные родители выбирают вуз чаще — 77% среди родителей с высшим образованием, 56% со средним общим. Объяснить это просто — родители хотят обеспечить своим детям культурную среду, которая бы их «поднимала» — а такую среду им обеспечивают именно университеты. Пребывание в университете формирует у человека и культурный капитал (можно попробовать определить его как сумму необязательного для непосредственного зарабатывания денег, «необязательного знания»), и высокий социальный капитал (сумму знакомств, социальных связей с интересными и влиятельными людьми).

В России 1990-х, «после коммунизма», возможность для детей получить высшее образование стала одной из двух действительно реализованных «мечт» — практически для каждой желающей семьи.

— А вторая мечта?

— Вторая — это своя машина. Сейчас она практически у каждого, кто хочет ее иметь. Автомобиль физически расширил возможности человека куда-то попасть (вместо того чтобы тратить полдня на то, чтобы ждать автобус, ловить попутку, толкаться в электричке) — в СССР машина была у 15% семей, и это был признак социального статуса. Но и высшее образование — его тоже имело 15% населения — тоже было знаком принадлежности к какой-то элите, гарантом «чистой работы», культурного окружения.

1990-е обманули многие ожидания. Но эти два достижения «России без коммунизма» — они за 25 лет (не только за 1990-е) получились. Отнимать сегодня доступ к высшему образованию — то же самое, что ограничить продажу автомобилей.

— В Сингапуре и в Шанхае купить машину может далеко не каждый. А в Лондоне еще недавно был ограниченный въезд в центр города. Может, и в сфере высшего образования нужны ограничения? А то ведь скоро и работать некому будет.

— Вас могут лишить прав за опасную езду, но вашего права владеть своим автомобилем это не отменяет. То, что в крупнейших мегаполисах вынуждены повышать для граждан цену владения автомобилем чуть ли не в два раза — через транспортный налог, через покупку дорогущей лицензии на номер, позволяющий ездить в городе, — ограничение, но не запрет на машину. Пожалуйста, за город никто не запретит тебе ездить.

Похоже, наверное, обстоит дело и с высшим образованием. Получать его как культурный капитал, как социальный капитал может, наверное, каждый. Никому из нас не станет хуже, если водитель такси заговорит с вами о Шекспире, а официант сможет объясняться на трех языках. Лучше станет. Безопаснее, не только приятней. Более образованный человек реже создает риски для окружающих.

Приход людей с высшим образованием даже на «обычные» рабочие места, не требующие высоких профессиональных компетенций, приводит к повышению культуры и производительности труда. В первую очередь — в сфере услуг, которая составляет до 70% современной экономики. Но, что еще более важно, высокий уровень образования в стране делает ее привлекательной для инвестиций, обеспечивает возможность быстрой технологической модернизации. Думая о высшем образовании, надо думать о той экономике, которая не за стенами, а о той, которая будет через 10 лет.

— Официант-полиглот — это неплохо. Но, видимо, знаний, чтобы стать переводчиком, ему не хватило. Я бы не хотела, чтобы меня лечил врач, учившийся просто для собственного удовольствия.

— Конечно, мы с вами не хотим, чтобы нас лечил врач, который в институте плохо учился, для которого вуз был просто средой приятного общения. Мы не хотим, чтобы самолет, на котором мы полетим, обслуживал инженер-недоучка.  Для этого во многих странах есть профессиональные экзамены. Мало окончить вуз, ты должен доказать совету профессионалов, что ты сможешь работать по профессии. К таким экзаменам складывается своя система подготовки, как правило, платная.

Надежный заслон против такого должна поставить система профессиональных экзаменов. Владимир Путин в статьях и указах 2012 года поставил такую задачу, и уже к 2018 году система оценки профессиональных квалификаций будет работать. По меньшей мере в секторах, связанных с безопасностью людей, и там, где качество работы прямо задевает коренные интересы граждан. В образовании, например.

Возможность относительно короткой и «сфокусированной» подготовки к профессиональному экзамену — или также относительно компактной, завязанной на практике программы получения прикладной квалификации (во всех странах она занимает не больше года) — будет и у нас способствовать отделению «общего высшего образования» в качестве самостоятельного модуля от программ четырехлетнего бакалавриата. Один из ведущих российских экспертов в области высшего образования профессор «Сколково» Андрей Волков предложил преобразовать систему «4+2» в систему «2+2+2». Если не настаивать на универсальности такой модели, ее применение поможет устранить сегодняшние диспропорции в системе высшего образования России.

— А как будет называться «двухлетняя степень»?  Какой масштаб ее применения можно предположить?

— Ну это должна решать будущая Государственная дума — речь идет ведь о новеллах в законе об образовании. В разных странах это называется associate degree, foundation degree. На русском — «базовый бакалавриат». Очень важно, чтобы это воспринималось в обществе именно как начальная ступень высшего, а не среднего профессионального образования. Вообще у нас страна всеобщего полного среднего образования, каждому гарантирована одиннадцатилетка. Поэтому «среднее профессиональное» скорее дезориентирует людей, занижая представление о том, что предлагают сегодняшние колледжи.

— Если человек плохо учился в школе, может ли он претендовать на бюджет в вузе? Должны ли налогоплательщики делить с ним риск того, что он в конце концов не сумеет освоить сложную образовательную программу и не станет нужным для общества работником?

— Я на прошлой неделе читал лекцию в лагере «Сириус», это федеральный центр подготовки одаренных детей в Сочи. И перед лекцией я провел опрос слушателей (школьники 8–11-х классов, специализирующиеся по математике и естественным наукам). На вопрос, может ли учиться в вузе человек, который плохо учился в школе, абсолютное большинство — больше 70% — ответило нет, ни при каких обстоятельствах. Конечно, это такой юношеский максимализм и задирание планки «под себя». Взрослые обычно отвечают совсем по-другому, там много сторонников широкого доступа к высшему образованию. Но бюджетные деньги большинство наших сограждан на «школьных троечников» тратить не хочет.

— Статистика говорит о другом. Если посмотреть ежегодное исследование ВШЭ и Минобразования по качеству приема в вузы, то в «красной зоне» (где как раз много троечников) чуть ли не половина приема — на инженеров и технологов, почти треть — педагоги. И всё это бюджетные места. 

— Государство готовится менять свою политику в этом отношении. Но у человека, который оплачивает свое высшее образование самостоятельно, есть возможность взять образовательный кредит Сбербанка с государственной поддержкой. Это, не побоюсь сказать, уникальные условия на кредитном рынке, других таких кредитов нет. 7,75% годовых — это всё, что ты выплачиваешь за время обучения. А тело кредита надо будет отдавать уже после окончания вуза, в течение 10 лет. Выпускники отдают на такие выплаты не больше 15–20% своего дохода. Это совершенно не сопоставимо с ипотекой, например. А ведь способность зарабатывать даже важнее, чем своя квартира.

— Российские студенты часто берут образовательные кредиты?

— Да, в «Вышке» это примерно несколько сот человек в год. Но это совсем другой контингент. Средний «платник» в «Вышке» или, скажем, в МГИМО — это человек с 75–80 баллами из 100 возможных. Человек, который отказался от бюджета в хорошем вузе. Недаром между качеством учебы наших бюджетных и платных студентов практически нет разницы.

— Если государство перестанет в ближайшее время за счет бюджета обучать в вузах троечников (а всё идет к этому), решит ли это проблему качества вузов и подготовки в них? По всем опросам работодатели очень недовольны уровнем подготовки выпускников вузов.

— Качество вузов зависит в том числе от ресурсов, которыми они располагают. Государство увеличило финансирование высшей школы с 2000 года в три раза в реальном выражении. Это действительно серьезно. Идет повышение зарплаты преподавателей — к 2018 году она должна составлять в среднем не меньше двух средних зарплат в экономике. И всё же этого не хватает. Сегодня Россия тратит на высшее образование 0,7% валового внутреннего продукта — в полтора-два раза меньше, чем большинство развитых и развивающихся государств. Бюджетное финансирование на одного студента-очника в среднем не превосходит 150 тыс. рублей в год. Цена платного образования практически такая же.

Напомню, что высшее образование, как и наука, — во многом конкурируют на глобальном рынке. Появляется новая технология, новое лабораторное оборудование — его надо импортировать. Появляется сильный ученый — его надо удерживать в том числе высокой зарплатой, чтобы не сманили в западный университет. Нельзя получить в России за 100 рублей то, что в Штатах стоит 100 долларов. Да, у нас это может быть получится дешевле, но в два раза, а не в 60 раз.

— И какой выход?

— В таких условиях необходимо обеспечить не только увеличение доли высшего образования в бюджете страны — мы это последовательно предлагаем, настаиваем и убеждаем руководство — но и рациональное расходование средств в системе высшего образования, недопущение заведомых потерь, когда дефицитные бюджетные деньги идут на обучение людей «мертвым» профессиям. Профессиям, на которые заведомо нет платежеспособного спроса, или на ежегодную подготовку 300 инженеров для отрасли, которая востребует всего 30. Но потери — не только деньги. 17–25 лет, говорят психологи, это самый креативный, самый продуктивный возраст в жизни человека. Трата этих лет впустую — это настоящая жизненная трагедия, пускай сам человек часто это не осознает. Если студент отбывает «для галочки», а не учится, это псевдообразование. А масштаб такого «отбывания для диплома» в России велик — как минимум четверть очных студентов.

— Вы утверждаете, что высшее образование становится всё более массовым, и это — мировой тренд. Почему?

— В 2013 году в издательстве Стэнфордского университета вышла книга «Расширение высшего образования в меняющейся глобальной экономике: триумф БРИКС!». Она стала результатом большого исследования, которое проводили специалисты из ВШЭ вместе с коллегами из Стэнфорда и Пекинского университета. В нем, опираясь в том числе на наши собственные социологические исследования, мы как раз пытались ответить на вопрос о движущих силах  массовизации высшего образования. Вывода, по сути, два.

Во-первых, последние десятилетия стали периодом бурного роста высшего образования не только в развитых, но и в развивающихся странах. За последние 40 лет количество студентов в мире увеличилось в шесть раз, тогда как население удвоилось, а ВВП вырос примерно в 3,5 раза. Ожидается, что в 2030 году в мире будет около 400 млн студентов против примерно 100 млн в 2000 году.

Во-вторых, везде рост охвата высшим образованием превышает непосредственные текущие потребности рынка труда. Значит ли это, что государства, допускающие такой рост высшего образования, совершают ошибку и обрекают молодые поколения на безработицу, а экономику — на кадровый голод?

Наше исследование показало, что, во-первых, даже такое государство, как Китай (где общественное развитие в значительной степени контролируется), не может противостоять стремлению семей и молодежи к высшему образованию. Но самое поразительное, что это стремление является экономически оправданным. Во всех странах массового высшего образования выпускники вузов легче находят работу, имеют доходы, в среднем существенно превышающие доходы людей с более низким уровнем образования. Есть и позитивные социальные последствия — люди с высшим образованием дольше живут, меньше болеют. Их дети реже совершают правонарушения. Так что мы имеем дело с глобальной трансформацией.

— Как этот процесс происходит в России?

— Для начала важно отметить, о чем мы говорим, когда обсуждаем высшее образование. Традиционное представление о российском высшем образовании, как о системе подготовки кадров для рабочего места, требующего специальной квалификации, уже не работает. Сейчас — это более масштабная социальная система, выполняющая более разнообразный набор функций по отношению к экономике и обществу.

В России есть две особенности, определяющие как повышенный спрос на программы высшего образования, так и структуру этого спроса. Первая — у нас слишком короткий период обязательного школьного обучения. В большинстве развитых стран он составляет 12–13 лет, а у нас только 11. Выпускник массовой российской школы не владеет на разговорном уровне иностранными языками, не знает философии, не имеет элементарных знаний экономики и права (читай, не способен принимать рациональные решения, рассчитывая свои расходы, беря бытовые кредиты, не способен понимать и отстаивать свои права как работника и, скажем, как владельца квартиры).

Вторая особенность сложилась давно, еще при советской власти. Где-то начиная с 1970-х годов школы начали избавляться от неуспевающих и неудобных учащихся, «сплавляя» их в ПТУ. Старшее поколение помнит, как это звучало: «Не будешь учиться — в ПТУ пойдешь». Потом ПТУ преобразовали в техникумы и колледжи, но традиция осталась: в них попадали не те, кто имел склонность к «работе руками»,  а те, кто не хотел или не мог учиться. Согласитесь, совсем другой отбор, чем нужно, и он дал огромные негативные последствия для нашей экономики: низкую культуру производства, низкую исполнительскую дисциплину, неконкурентоспособность по качеству и низкую производительность труда. Еще один результат — всемерное избегание семьями такой образовательной траектории для своих детей: просто из-за боязни «плохого окружения».

— В последние годы прием в техникумы и колледжи растет. Что-то поменялось?

— По нашим оценкам, коренного изменения в отношении семей к карьере «без высшего образования» не произошло. Причина в другом: путь «через техникум» сейчас позволяет  поступить в вуз, минуя ЕГЭ. Если бы рынок труда предъявлял соответствующий спрос на специалистов с дипломом среднего профессионального образования, такая траектория не была бы доминирующей, но пока рынок такого запроса не формирует.

Сегодня прием в вузы на первый курс в России превышает выпуск из 11-х классов школ на 367 тыс. чел. С 1995 по 2014 год доля студентов государственных вузов старше 24 лет выросла с 17 до 28%. Прежде всего это произошло за счет роста сегмента заочного образования (48% студентов), где доля студентов этой возрастной группы приближается к 60%. Таким образом, значительная часть вузов работает на повышение возможностей и расширение жизненных шансов работающих людей, став фактически частью системы непрерывного образования.

Важно также отметить, что сегодня в России (как и в других странах) не только государство обеспечивает высшее образование. Выбирая этот путь, люди вкладываются в собственную успешность. Так, более половины (59%) студентов учатся на платных местах, обеспечивая 33% «образовательных» доходов вузов.

Массовизация высшего образования приводит и к большой дифференциации вузов. Около 50 вузов развиваются как исследовательские университеты, позиционируют себя как часть глобального научно-образовательного сообщества. Часть отраслевых вузов сохраняет жесткую привязку к конкретным секторам экономики. Часть — формирует широкие компетенции высокого уровня, позволяющие выпускникам гибко реагировать на запросы рынка труда.

— Можно ли остановить массовизацию высшего образования?

— Трудно себе представить, как запихать фарш обратно в мясорубку. Мировой опыт показывает, что невозможно отменить социальную норму. Если люди стремятся получить высшее образование, то они его получат. Однажды встав на путь расширения доступа, система может сокращаться только при больших социально-экономических и политических потрясениях общества. Например, из постсоветских стран целенаправленное сокращение сектора предприняли только Туркменистан и Узбекистан, даже на общемировом фоне — это одно из немногих исключений.

Глобальные тенденции, такие как автоматизация производства и диджитализация экономики, ведут к сокращению потребности в работниках средней квалификации. Таким образом, происходит поляризация потребностей рынка труда — сохраняется спрос на рабочую силу с минимальной квалификацией и в то же время остается необходимость в «мыслителях», имеющих очень высокий уровень подготовки. Вторая группа, в свою очередь, способна создавать более дорогой товар, и таким образом более перспективным является подготовка работников с более высоким уровнем труда. В перспективе 20 лет ограничение высшего образования будет означать для страны не рост доли квалифицированных рабочих, как многие думают сегодня, а увеличение доли неквалифицированных.

— А какие последствия могут быть при сокращении численности людей с высшим образованием?

— Риски снижения «переобразованности» населения значительно больше рисков самой «переобразованности». Ограничение доступа к высшему образованию чревато снижением возможностей создания и распространения технологий и инноваций.

Люди хотят получать образование, чтобы повысить свою привлекательность на рынке труда. Уменьшение числа мест в высшем образовании снижает социальную мобильность. Если доступ ограничен, то университет становится уделом выходцев из семей с более богатыми и образованными родителями. Таким образом, увеличивается неравенство населения по доходам. Целенаправленное сокращение возможностей получения образования, востребованных у населения, может вести к социальной напряженности.

— Но расширение доступности образования неизбежно приведет к падению его качества. Разве не так?

— В СССР высшее образование получали 15–20% населения, понятно, что это были в основном отличники. Если сегодня его получают 75% — не надо жаловаться, что среди них есть много троечников. В вузы начинают приходить студенты с таким уровнем подготовки, который был бы недостаточен для ПТУ 25 лет назад. Трагедии в этом нет — есть необходимость выстроить такую структуру предложения программ высшего образования, которая отвечала бы новому спросу.

Отличники ведь никуда не пропали. И для них должно быть два сегмента: для самых креативных — исследовательские университеты, для тех, кто уверенно справляется со школьной программой, — места в вузах, которые готовят высококвалифицированных профессионалов. Для выпускников школ и колледжей с уверенными знаниями, для тех, кто выбрал профессиональную траекторию, — программы профессионального и практико-ориентированного высшего образования. Для тех, кто не очень хорошо успевал в школе, — общее высшее образование, программы «второго шанса», дающие им возможность найти свое место в жизни.

Главное — система образования должна оставаться открытой для повторного входа, для получения нужных знаний, нужной квалификации в любой момент жизни. Система высшего образования должна быть орудием социальной стабилизации общества, социального перемешивания, если хотите. Нельзя кого-то объявлять непригодным для дальнейшего обучения — формально или фактически. Ведь образование — важнейшее социальное благо сегодняшнего человека, его билет в будущее.